Еремей Парнов - Мальтийский жезл [Александрийская гемма]
— Знахарством? — Люсин прислушался к звучанию слова.
— Иначе зачем все эти банки с травами, какими-то корешками и прочей корой?
— Едва ли такой термин подходит к дипломированному фармацевту.
— Фармацевту? Вы точно знаете, Владимир Константинович? —спросил Гуров.
— Навел кое-какие справки, прежде чем выехать, — кивнул Люсин. — Солитов закончил фармацевтический факультет, кандидатскую получил без защиты в Военно-медицинской академии, докторскую — за работу по теории бесконечно разбавленных растворов.
— Бесконечно разбавленных? Такие действительно есть? — не отставал Гуров.
— Очевидно, если дают соответствующие степени.
— Вода, которую мы с вами пьем ежедневно, не что иное, как бесконечно разбавленный раствор, — хмыкнул Крелин, сливая подернутый плесенью чай в пробирку.
— А деньги он за лечение брал? — обратился Гуров к заскучавшему Караулкину.
— Что вы! Как можно! Это у него брали, кому не лень…
— Кто же, например? — вкрадчиво поинтересовался Борис Платонович.
— Мало ли… За дрова, например, крышу, починку забора. Давал всем, сколько ни спрашивали.
— Много тут шаромыжников шастало, — проворчала Аглая Степановна. — Чистые грабители!
— Ну, об этом у нас будет особый разговор. — Люсин обменялся с Борисом Платоновичем многозначительным взглядом. Может, и вы, Таня, скажете нам что-нибудь интересное? — ободряюще улыбнулся он почтальонше
— Я? — Она удивленно раскрыла подведенные зелеными тенями глаза. — Так не знаю я ничего такого. Они корреспонденцию на московский адрес получали, а сюда только «Вечерку» переводили. Брошу в ящик — и дело с концом.
— И то правда, — махнул рукой Люсин. — Вы девушка здоровая — кровь с молоком. Вам эта фармакопея, в сущности, ни к чему.
— А вот и нет! — обозначив симпатичные ямочки на щеках, просияла она. — Мне бабушка Аглая бородавки заговорила. Правда, бабуся?
— Может, и так, — кряхтя, откликнулась старуха. — Много вас, голоногих, ко мне бегало. Всех разве упомнишь?
— Подумать только! — скорее наигранно, чем действительно возмущенно, всплеснул руками Гуров. — И это в конце двадцатого века! Помните, у Пастернака? «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» Да они бы и так прошли, ваши детские бородавки!
— Ждать? Очень нужно! — растопырив ухоженные пальчики, она полюбовалась свежим маникюром. — Я не люблю, когда некрасиво.
— Вы и вправду умеете заговаривать? — полюбопытствовал Люсин.
— Не хочешь — не верь! — Аглая Степановна строго зыркнула прищуренным глазом. — Кому заговаривала, а кому и чистотелом свела. Вон его у нас сколько, — кивнула на окно, туже подвязывая косынку.
— Так можно договориться до нечистой силы, уважаемая Аглая Степановна, — строго и не без потаенной мысли, заметил Гуров.
— А ты рази не видишь, чьих это рук дело? — без тени улыбки сказала она, плавно взмахнув рукой.
— И то правда, — мягко поддержал ее Люсин. — Одна печь чего стоит! Чистый алхимический горн. Разве что воздуходувка взамен мехов приспособлена. А снадобья? Какие-то кости толченые, ракушки… Я даже банку с рассыпным жемчугом обнаружил. Так что вы поосторожнее на поворотах, Борис Платонович, а то как бы чего не вышло, — закончил с нажимом.
— Вы правы. — Гуров внял замаскированному шуткой предостережению. — Не будем спешить с выводами… Вы, кажется, хотели сказать что-то, Аглая Степановна?
— Так рази ты чему веришь? — Старуха мелко перекрестилась, нашептывая что-то себе под нос. — Не будет у нас разговора. Я вон ему лучше скажу, — она благосклонно покосилась на Люсина, — когда срок придет.
— И правильно, — сразу же согласился Гуров. — Только не пропустить бы момента, Аглая Степановна. Уж больно время дорого! И так сколько дней потеряли.
— Теперь уж не возвернешь, — старуха неприметно всхлипнула и поспешила отереть глаза концом косынки. — Да и не к чему.
— Почему вы так думаете? — с проникновенной грустью спросил Люсин, настраиваясь на одному ему ведомую волну.
— А то не знаешь? — Степановна с усилием сглотнула горький комок. — Нету его, батюшки нашего, Егора Мартыновича, нету. Напрасно ищешь. — Она обреченно шмыгнула носом.
— Вы в этом вполне уверены? — спросил Люсин, облизывая разом пересохшее нёбо.
— Да ты и сам так думаешь. — Она словно читала его мысли. — Когда еще в калитку входил, уже все знал. Я по тебе видела.
— Н-ничего я не знал, — через силу выцедил из себя Владимир Константинович и отвернулся.
— Черт-те что творится, — пробормотал Гуров и, вытащив сигареты, выскочил в коридор. Но, сделав две-три глубокие, кружащие голову затяжки, загасил окурок и поспешил возвратиться. — Можно вас на минуточку, товарищ Люсин? — позвал он, задержавшись в дверях.
Владимир Константинович недовольно дернул щекой и, поставив на место банку с притертой пробкой, в которой хранилась заспиртованная змея, придвинулся к следователю.
— По-моему, она что-то знает, — шепнул ему в самое ухо Гуров. — Не находите? — И поманил за собой в коридор.
— И даже очень многое, — едва слышно ответил Люсин.
— Может, допросить по всей форме? Прямо сейчас?
— Я бы не стал торопиться, — возразил Люсин. — Всему свое время.
— Ну, хорошо, — не без сомнения согласился Гуров. — Дело уж больно темное, не мое какое-то дело по всем статьям… Но алиби необходимо проверить безотлагательно.
— Слушаюсь, Борис Платонович.
— Так-так. — Следователь задумчиво поиграл спичечным коробком, куда вместе с пеплом упрятал смятую сигарету. — Владимир Константинович, можно вопрос?
— Слушаю вас, Борис Платонович. — Люсин удивленно приподнял брови.
— Вы в самом деле думаете, что Солитова нет в живых?
— Во всяком случае, серьезно это подозреваю, — ответил Люсин, подумав. — А что?
— Ничего, просто так, — отвечая каким-то своим думам, пробормотал Гуров. — А не получится, что старуха читает мысли?
— Не обязательно. Скорее, предчувствует нехорошее. Такое, знаете, бывает иногда между близкими. Допускаете подобный вариант?
— Отчего нет? Мне, слава богу, за пятьдесят, и я всякого насмотрелся.
— Не сомневаюсь, Борис Платонович, — с пробуждающейся симпатией Люсин скользнул взглядом по лицу Гурова. Как бы припорошенные угольной пыльцой мешки под глазами явно выдавали неблагополучие по части почек. Но взгляд твердый, уверенный, хотя и не без некоторого смятения. Похоже, что какая-то ускользнувшая от люсинского внимания деталь крепко смутила следователя. — Вас что-нибудь беспокоит?
— Я, изволите видеть, первым делом ищу мотивы, если, конечно, есть основания подозревать преступление. На первый план, как вы не хуже меня знаете, всегда выплывает корысть. Впрочем, нельзя исключить страх, ну, там боязнь разоблачения и прочие материи. Сильные чувства вроде ревности, уязвленных честолюбий, мести тут едва ли подходят. Солитову как-никак под семьдесят, жизнь практически прожита, — короче говоря, кому он мешал?
— Не скажите, Борис Платонович, не скажите, —живо откликнулся Люсин, обнаруживая определенное сходство мысли Гурова с его собственными. — Все-таки заведующий кафедрой химико-технологического института… В принципе я с вами согласен, но всякое ведь бывает. Я по прежним делам знаю. Диссертационные страсти, разная там аттестация… Такое способно потрясти не только людей с неустойчивой психикой. Если же Георгий Мартынович имел смелость, допустим, баллотироваться куда-нибудь в члены-корреспонденты, то ситуация вполне могла обостриться, уверяю вас.
— Какая ситуация? — быстро спросил Гуров.
— Гипотетическая, разумеется. Пока мне ничего не известно.
— Значит, вы думаете…
— Как и вы, Борис Платонович, — опередил Люсин. — Я бы начал с корысти. Но, разумеется, не теперь.
— Когда же?
— После осмотра московской квартиры.
— Ценности, деньги?
— Не только! — сдерживая нетерпение, отрывисто бросил Люсин, все устремления которого были сейчас там, в комнате, где священнодействовал Крелин. — Есть еще произведения искусства, коллега, почтовые марки, книги опять же, до которых, как видно, профессор Солитов был куда как охоч.
— Слишком просто для подобного интерьера, — задумчиво покачал головой Гуров. — Вы не можете этого не ощущать.
— Налет тайны? — понимающе улыбнулся Люсин. — Эдакая трансцедентальная эманация?.. Что ж, встречалось и такое. Тогда приходится искать журавля в небе, и это труднее всего, Борис Платонович, потому что слишком редко человек сталкивается с тайной, за которую могут убить.
— Я немного понюхал там, под окном, — без видимой связи с предыдущим заметил Гуров. — И могу вам сказать со всей ответственностью, что взрыв, если он действительно имел место, вряд ли отличался большой силой. Впрочем, не будем лезть поперед батьки в пекло. Пусть выскажется эксперт.
Вновь обнаружив полное сходство мысленного анализа, они вернулись в кабинет, вполне удовлетворенные друг другом.
